На другой публичной встрече в марте 1967 г. я задал следующий вопрос: "Можем ли мы сказать (подобно Иову), что на вопрос Освенцима будет дан какой бы то ни было ответ в случае прекращения затмения Бога и Его явления нам? Невозможный и нестерпимый вопрос". Менее чем через три месяца этот чисто гипотетический вопрос стал реальным, когда в Иерусалиме угроза тотального уничтожения обернулась внезапным спасением. Тогда атеисты заговорили о чудесах, а прожженные западные корреспонденты обратились к библейским образам. Этот вопрос действительно невозможный и нестерпимый. Даже вопрос Иова не получил ответа в божественном Присутствии, но ему были возвращены дети. Дети Освенцима не будут возвращены, и вопрос Освенцима не получит ответа в спасающем божественном Присутствии. И все-таки: позволено ли евреям после Освенцима отчаиваться в спасении из-за Освенцима? Позволено ли им отвергнуть всякую надежду и всякую радость?
Но, с другой стороны, возможна ли какая-нибудь надежда и какая-нибудь радость, обретенная ценой забвения? Любой ответ на эти вопросы означал бы новую победу Гитлера и потому невозможен. Именно перед таким невозможным и нестерпимым противоречием оказались верующие евреи в результате событий мая-июня 1967 г. в Иерусалиме. Эти события высветили совершенно новую, еще ожидающую осмысления картину - построившееся в боевой готовности перед лицом угрозы, но все же свободное еврейское государство, восстающее из руин и пепла. Исключительно из-за связи 1967 г. с Освенцимом военная победа с неизбежностью приобрела религиозное измерение (хотя вообще иудаизм редко радуется победам, и никогда они не бывают для него самоцелью). В этой связи я хочу процитировать недавно полученное мной письмо от профессора израильского университета Бар-Илан Хэрол-да Фиша: "Хочу рассказать Вам о разговоре, который состоялся у меня прошлым летом с коллегой-психологом, во время войны служившим артиллерийским офицером на Синайском полуострове.
Я спросил его, как он объясняет замечательный героизм обыкновенных солдат на линии фронта. Ведь как Вы, наверное, знаете, в то время достойный восхищения героизм был обычным делом, а простое выполнение обязанностей - исключением. Меня интересовал психологический механизм такого поведения. К моему удивлению, он ответил, что действиями всех солдат руководили память о Голокаусте и сознание того, что самое главное - чтобы это никогда не повторилось. Было очевидно зловещее сходство между заявлениями арабских лидеров, повторенными по радио и в газетах, и памятными для нас угрозами нацистов. Мы переживали психоз Катастрофы: нас окружали враги, угрожавшие нам уничтожением и обладавшие средствами и решимостью выполнить свою угрозу. И когда кольцо вокруг нас сомкнулось и помощь казалась бесконечно далекой, мы вдруг заметили побелевшие лица соседей, переживших Освенцим и Берген-Бельзен. Причина их ужаса была слишком понятна.
Годы, разделявшие эти события, мгновенно отступили, и они вновь вернулись в тот реальный мир кошмаров наяву. Темная ночь опустилась на наши души. И спасло нас то предписание, которое Господь истории произнес в Освенциме. Я сказал другу, что не могу вполне принять его объяснение, так как у большинства солдат не было личных или семейных воспоминаний о Катастрофе европейского еврейства; они приехали из Северной Африки, или Йемена, или даже из соседних арабских стран, где в те времена такие ужасы были неизвестны. Разве могли они, подобно тем, кто пережил Бухенвальд, ощутить сходство ситуаций? Он ответил, что прошедшие двадцать лет привели к тому, что Голокауст стал коллективным опытом, воздействующим независимо от их воли на умы всех - даже молодых евреев, для которых история диаспоры завершилась с началом независимости народа Израиля".
Исключительно из-за связи событий 1967 г. с Освенцимом евреи должны и трепетать, и ликовать. Они должны трепетать, дабы никакой свет после Освенцима не рассеял тьму Освенцима. Они должны ликовать, дабы эта тьма не сгустилась еще больше после Освенцима. Ликуя после Освенцима ("жив народ Израиля"), евреи должны остаться евреями - свидетельствуя миру и готовя пути Богу.
Автор: Эмиль Факенхайм Перевод: О.В. Боровой Издатель: Москва - Наука - Восточная Литература